Несколько анекдотов из жизни императрицы
Журнал
«Огонек», 1879 год
И досоветский «Огонек»
тоже был неплох.
Солидный журнал для семейного чтения. Печатал
романы с продолжением. Очень интересные, с прекрасными иллюстрациями...
Но юмор на свои
страницы "Огонек" не допускал. Разве что литературные
анекдоты – особый жанр, который не имеет ничего общего с устным народным
творчеством. Вот, например:
В одно из
путешествий Екатерины по России, помещик, некогда служивший под начальством
графа Румянцева, ожидал карету императрицы у ворот своего дома, и, стоя на
коленях, всеподданнейше просил осчастливить его посещением. Екатерина, всегда
снисходительная, не хотела огорчить его отказом. Войдя в его жилище, она
увидела в первой комнате неопрятную бабу, всю в лохмотьях, которая одной рукой
мыла в грязной воде чайные чашки, а другой давила в стакан сок из лимона вместе
с грязью. При императрице в эту минуту находился граф Румянцев-Задунайский. Он
начал разговор с хозяином:
- Что, ты
военный?
- - Военный, -
отвечал он, - по милости вашего сиятельства.
- Давно
ли в отставке?
- Три года, по
милости вашего сиятельства
- Женат?
- Женат, по
милости вашего сиятельства.
- Есть дети?
- Семеро, по
милости вашего сиятельства
Екатерина,
видевшая в комнатах лишь одну неопрятность и слышавшая только одне нелепости,
не изъявила, однако, ни малейшей досады, но удовольствовалась шуткою. Она
оборотилась к фельдмаршалу и вполголоса сказала: «Я и не знала, граф, что вы
так милостивы».
--
Марья Савишна
Перекусихина, постоянно находившаяся при Екатерине как заботливая прислужница в
болезнях императрицы и как доверенная домашняя собеседница, женщина добрая, и
хотя не ученая, но от природы умная и беспредельно преданная ей, была любима
государынею и осыпаема ея благодеяниями. Она пользовалась общим уважением в
городе и при дворе; даже многие вельможи искали ея знакомства, и,
следовательно, честолюбие ея должно бы быть совершенно удовлетворено. Но блеск,
отличия, преимущества, которыми пользуются знатные особы по правам или
заслугам; близость к монархине, ласки и милости той, пред которою всё
благоговело; к которой и венценосцы являлись как бы на поклонение, вскружили ей
голову, и она желала чего-то более, нежели возможно было ей желать.
Однажды, в часы
ласкового и благосклонного с нею разговора императрицы, она решилась высказать
то, что так чувствительно щемило ей сердце.
- Вы,
государыня, - сказала она, запинаясь и с приметным смущением, - всегда так
милостивы, так благосклонны ко мне, но... если б... при всем дворе
вашем...когда-нибудь... вы удостоили бы меня хоть одного словечка. Пусть бы все
видели.
- Хорошо, Марья
Савишна, хорошо, я это сделаю, - было ответом.
Прозорливый ум
Екатерины тотчас постиг этот припадок придворной болезни и уже нашел ему
врачевание.
При первом
парадном представлении ко двору государыня, принявши вельмож и придворных дам и
удостоив их милостивой своей беседы, ласково и весело подзывает к себе Марью
Савишну и в доказательство своей доверенности говорит ей на ухо... Но вот что
говорит: «Дура ты, дура, Марья Савишна, что тебе прибудет от этого, что я
при всех говорю с тобою?»
Марья Савишна
низко поклонилась и отошла в сторону. Придворные осыпали её со всех сторон
вопросами: «Что государыня вам сказала?» Но уста Марьи Савишны хранили тайну.
Она всем отвечала только: «Государыня ко мне очень милостива».
--
Однажды, при
обыкновенном выходе, представлялся ко двору престарелый генерал Ш. – служака
времен Елизаветы Петровны, человек простой, давно (а может быть, и никогда) не
бывавший в столице. Разговаривая с ним, государыня к чему-то сказала:
- Я до сих пор
вас не знала.
- И я, матушка,
- отвечал он, - вас не знал.
На это она,
едва удерживаясь от смеха, промолвила: «Да как и знать меня, бедную вдову!»
В один из
торжественных дней, в которые Екатерина в Казанском соборе всенародно приносила
моление и благодарение Господу Богу, небогатая дворянка, упавши на колени перед
образом Божией Матери, повергла пред ним бумагу. Императрица,
удивленная таким необыкновенным действием, приказывает подать себе эту бумагу,
и что же видит? – жалобу Пресвятой Деве на несправедливое решение тяжбы,
утвержденное Екатериной, которое повергает просительницу в совершенную
бедность. «Владычица, - говорит она в своей жалобе, - просвети и вразуми
благосердную нашу монархиню: да судит суд правый».
Екатерина
приказывает просительнице через три дня явиться к ней во дворец. Между тем
вытребывает из сената её дело и прочитывается его с великим вниманием.
Прошло три дня.
Дама, принесшая жалобу Царице Небесной на царицу земную, является; её вводят в
кабинет; с трепетом приближается она к императрице.
- Вы правы, -
говорит Екатерина, - я виновата, простите меня. Один Бог совершен, а я ведь
человек, но я поправляю мою ошибку: имение ваше вам возвращается, а это (вручая
ей драгоценный подарок) примите от меня и не помните огорчений, вам нанесенных.
--
В отдаленной
губернии в Николин день два мужичка, возвращаясь из питейного дома, где они
выпили по изрядной чарке, разговаривая о том и о сем, завели наконец речь о
государыне, и без злобы, а по глупости и простоте сердец, всячески судили и
рядили о ея вдовьей жизни, и, наконец, разошлись по домам.
Вскоре,
возвращаясь оттуда же, они повздорили, озлобились друг на друга, и один из
них закричал страшное «слово и дело». Их обоих взяли как оскорбителей
царского величия, посадили в тюрьму и предали суду; сделаны допросы, отобраны
ответы, вынесен уголовною палатою приговор, одобренный и тамошним
генерал-губернатором, т.е. смертная политическая казнь за оскорбление
величества, и представлен на утверждение в сенат.
По тогдашнему
порядку, генерал-прокурор, прежде вынесения подобных дел на рассмотрение
сената, обязан был представлять императрице краткие об них записки.
Прочитав
докладную об этом деле записку, Екатерина сказала: «Бедные мужички!... и так
долго томятся в темнице!» Затем, обратившись к докладчику, с живостью добавила:
«Сейчас отправьте нарочного к генерал-прокурору с повелением немедленно их
освободить».
--
В царствование
Екатерины в некоторые торжественные дни безденежно давались спектакли для
увеселения всех сословий публики, кроме черни.
В одно из таких
представлений в театре, в открытой и несколько выдавшейся вперед ложе,
присутствовала императрица. В продолжении пьесы на руку ея, которая лежала на
перилах ложи, упал плевок. Она спокойно отерла его платком. Сидевший сзади нея
обер-шталмейстер Л.А. Нарышкин выбежал разыскивать виновного и поднял тревогу в
ложах, бывших на императорскою ложею. По возвращении его императрица спросила:
- О чем это
хлопотал ты, Лев Александрович?
- Да как же,
матушка-государыня... такая неслыханная дерзость!..
- Послушай, Лев
Александрович, - сказала Екатерина, - если это сделано умышленно, то какое
наказание тому, кто всенародно осмелился таким образом оскорбить меня, свою
императрицу?.. Если же неумышленно, а только по неосторожности, как я и
полагаю, то виновный и теперь уже более пострадал, нежели заслуживает.