Прислушайся к часам

 

Прислушайся к часам

Маленький душевный рассказик

Журнал "Развлечение", 1897 год

Иван Николаевич одиноко лежал на диване в своем тесном номеришке, курил,  от нечего делать, окружая себя облаками едкого табачного дыма, и ужасно скучал. Он уже вторую неделю по болезни не ходит на службу и принимает у себя через день казенного доктора. 

Изредка заходит навестить его и кое-кто из знакомых. 

Кругом тишина такая, что слышны воркотня катарального желудка и выход воздуха из распухшего носа. Только часы мучительно-непрерывно издают свое тиканье. Иван Николаевич прислушивается к ударам маятника, и ему слышатся слова:

- Ум-решь...Ум-решь...

- Черт знает что такое! И как ведь явственно, - сердится Иван Николаевич. – Вот, вот: ум-решь... ум-решь... Тьфу!

Приходит доктор и, посмотрев на язык больного, пишет рецепт.

 - Послушайте, - говорит ему Иван Николаевич, - какое слов, по-вашему, выговаривают часы? 

Доктор настораживает ухо – и смеется:- Ле-чись! Ле-чись! Слышите, батенька? 

Да-да, - обрадовался Иван Николаевич, - именно: ле-чись, ле-чись...

Но по уходе доктора часы опять начинают вытикивать: ум-решь, ум-решь...Ивану Николаевичу становится страшно. Он нажимает пуговку звонка; является коридорный. - Тут, Петр, вот на лекарство... сходи, пожалуйста! – говорит ему Иван Николаевич. – Да вот что... прислушайся хорошенько... что по-твоему выбивают часы? На какие слова похоже?

- Да они, сударь, всегда одно и то же: Ка-тя, Ка-тя...

- У тебя зазнобушка есть, должно быть, Катя-то? Вот тебе и мерещится.

- Кума у меня – Екатерина Кононовна, точно-с... А это не потому-с...

- Ну, я так и знал. Ступай в аптеку-то.

Пришедшую молоденькую племянницу Иван Николаевич тоже заставил слушать, что говорят часы.

- Лю-би, люби! – вся покраснев, сказала девушка.

Иван Николаевич махнул рукой.

- У вас, в ваши лета, дверь скрипнет или ворона закаркает, и то вам чудится: лю-би, лю-би, - зло заметил он.

Племянница ушла от дяди разобиженной. Вслед за ней навестил больного его сослуживец, старичок-чиновник, страдающий геморроем и глухотой. Поговорив с ним во всё горло о чем-то, Иван Николаевич и ему задал вопрос о речи часов.

- Известно, тикают они себе да тикают, - ответил старик.

- Я знаю... но вы уловите, что именно напоминает это тиканье. Вы поближе подойдите.

- Не слышу я что-то, батюшка мой!

- А вы еще ближе, еще...

- Нет, не слышу.

Старичок берет, наконец, стул, и встав на него, приближает щеку к часам.

- Ну, что? – нетерпеливо спрашивает Иван Николаевич.

- Какой-то шум... Шумит в ухе – и больше ничего... Ой, стрельнуло как в правое!

Старик раздраженно ставит стул на свое место, затыкает правое ухо ватой и прощается с больным товарищем. И опять Иван Николаевич один на один с надоедливыми часами. Пока были гостьи, качающийся маятник выбивал ему только своё: ти-ки, ти-ки...  Но теперь он снова явственно выговаривает: ум-решь, ум-решь... Нервы больного натягиваются донельзя, он не может больше выносить этого ужасного напоминания часов...

В номер является истопник и, на цыпочках подойдя к печке, закрывает душник.

- Послушай, Дмитрий, - обращается к нему Иван Николаевич. – Прислушайся к часам. Что, по-твоему, выговаривает маятник?

По круглому добродушному лицу Дмитрия расплывается веселая улыбка.

- Они, барин... – начинает он и фыркает в руку.

- Ну, ну, говори!

- Они... да нет, уж больно чуднó...

- Говори же, чудак этакий!

- Они выговаривают... .ду-рак, ду-рак, ду-рак... ха-ха!

- Сам ты дурак! Пошел вон!

Ивану Николаевичу показалось, что Дмитрий смеется над ним: лежит, мол, барин, задеря ноги, и от безделья, от ума большого, с часами разговор ведет... Но прислушавшись к маятнику, он сам ясно разбирает: ду-рак, ду-рак... Иван Николаевич старается переделать на «ум-решь», а часы опять: «ду-рак, ду-рак».  Он ласково смотрит на часы, вытикивающие ему «дурака», и ему кажется, что белая, широкая рожа циферблата тоже приветливо ему улыбается.